Северный Кавказ (1990-е - 2010-е): памятники, память и политика одна тема и 2 сообщения

Размер сообщения, очередность регламентируется как-то?

Добрый вечер, дорогие друзья!

Скульптурная традиция в Осетии уходит корнями в древность и, исторически очень сильна - скульптуру в Осетии любят. Много хороших памятников было установлено в Советский период, но за последние 20 лет их было создано еще больше. Это памятник Исса Александровичу Плиеву, большой скульптурно-архитектурный комплекс Аллея Славы, памятник жертвам локальных войн (Афганский парк), памятник "Камень слез", посвященный жертвам политических репрессий, памятники целому ряду культурных деятелей - А.С. Пушкину, Коста Хетагурову, Сека Гадиеву, М.А. Булгакову, Е.Б. Вахтангову, М.Ю. Лермонтову, М.С. Туганову и многим другим. За последние годы во Владикавказе появилась серия замечательных сюжетных городских композиций в бронзе. Есть работы, созданные в ходе международных симпозиумов - скульптуры в камне, локально расположенные на набережной реки Терек и в сквере Осетинского театра. Много композиций появилось и на тему Нартовского эпоса. Ни одно празднование Дня Победы не обходится без открытия мемориалов героям Великой Отечественной Войны как во Владикавказе так и в районах республики. Скульптурный потенциал Осетии очень велик: более двух десятков дипломированных скульпторов (с академическим образованием) живут и работают в самой Осетии и не меньше представителей осетинской школы скульптуры - за ее пределами.

Бывают конечно и противоречия и споры вокруг тех или иных памятников, касающиеся художественного, архитектурно - пространственного решения или непосредственно трактовки автора. Лишь однажды на моей памяти, когда планировалось придать проспекту Мира первоначальный облик, были дискуссии по поводу восстановления во Владикавказе памятника Архипу Осипову (герою русско - кавказской войны) и связаны они были не с вышеизложенными причинами. С учетом современной истории России, как страны мультикультурной, учитывая болевые точки нашей истории, этот проект вызвал неодназначную реакцию в обществе и не состоялся. Но есть поддержка у другого проекта. Как известно, Владикавказ называли "городом церквей и генералов", так как до революции в нем было 39 церквей и храмов, большая часть из которых не пережили 30-е годы. На местах расположения этих культовых сооружений планируется установить небольшие, точные макеты в бронзе с текстовой информацией.

Говоря откровенно, мне, как художнику, ближе определение Скульптура, чем Памятник. Безусловно, сама тема произведения очень важна и ее нужно обсуждать, находить точки соприкосновения и добиваться того, чтобы будущий монумент консолидировал общество. Но на мой взгляд, в каждой новой устанавливаемой скульптурной композиции приоритетным должен быть именно художественный уровень, пластическое решение , глубина произведения. Приведу пример: все знают великие произведения Фидия на Парфеноне, часть которых экспонируется в Британском музее. Эти скульптуры тысячелетиями вдохновляют художников, скульпторов, архитекторов, все человечество, но едва ли кто вспомнит что созданы они были в память о 192 афинянах погибших в битве при Марафоне.

Установить тот или иной памятник очень сложно - нужно решение, воля, немалые средства, наконец. Но снять, демонтировать памятник еще труднее - ведь он со временем становится частью нас. И это большая ответственность, как для самого скульптора, так и для всего общества. Даже если произведение не совсем удачное, мы к нему привыкаем, начинаем любить, но, самое главное, оно оказывает сильное влияние на формирование эстетического вкуса будущих поколений. Думаю, что при создании произведения монументального искусства, каковым, несомненно, является скульптура, мы должны руководствоваться, в первую очередь, его предельно высоким художественно-эстетическим уровнем.

Из  указанного  я  бы  выделил  такие  контексты, которые  связанны   с  вопросами национальной  идентичности, проблемы национальной исторической  памяти, проблемы  воспроизводства  и развития региональной политической, интеллектуальной и художественной культуры   

Добрый вечер! Тимур Алоев

Действительно вопрос установки того или иного памятника на Кавказе все больше политизируется. Причем в большинстве случаев во главу угла ставится этническая проблематика, в меньшей степени – религиозная.

Памятники все чаще воспринимаются как  символы, маркеры, утверждающие чье-либо этнополитическое доминирование и придающие им особую трактовку истории и культурного наследия прошлых эпох.

Касаемо Дагестана я хотел бы затронуть два аспекта. Первый связан с тем, чтобы недопустить избирательного подхода в деле увековечения тех или иных исторических личностей. Например,  деятели, стоявшие у истоков создания советского Дагестана, до сих пор не имеют соответствующих своей исторической роли монументов в отличие от функционеров поздней советской эпохи. Среди острых вопросов, которые поднимаются на страницах газет и в соцсетях, преувеличение или преуменьшение заслуг тех или иных деятелей, однобокий подход в придании им негативной или позитивной роли. В этом вопросе должен быть выработан единый подход, исключающий какие-либо спекуляции, особенно со стороны сил, имеющих административный ресурс.

Второй аспект связан с характером взаимоотношений между Дагестаном (и Россией в целом) и Азербайджаном. В Дагестане мы наблюдаем открытие памятников и переименование улиц в честь тех или иных деятелей из соседней страны, которые могут иметь, а могут и не иметь отношение к Дагестану. В то же время мы не видим аналогичных процессов в самом Азербайджане – по увековечению видных представителей из числа дагестанцев, наоборот, происходит даже активное препятствование этому, что соответствует в целом той политике, которую проводит Азербайджан. Как мы знаем, азербайджанцы являются одним из титульных народов Дагестана, а их язык входит в число 14-ти официальных дагестанских языков, имея тот же статус, что и лезгинский или аварский. Однако в Азербайджане дагестанские народы и языки не имеют хоть какого-либо статуса. Такой односторонний подход, конечно же, вызывает острое недовольство у дагестанской общественности. 

Мы будем отвечать вместе с Тимуром)

Все нормально. В Нальчике открывают памятник "жертвам военно-политических событий 1763-1864 гг." (даже термин Кавказская война политкорректно заменен эвфемизмом), спустя несколько лет Триумфальная арка посвященная "Добровольному присоединению Кабарды к России". В соседнем Ставрополье ставят памятник А.П.Ермолову, который обеспечивал военную составляющую присоединения. И все это как то уживается в сознании общества. 

Добрый вечер!

1. МАДИНА: В КБР поставлены памятники  В. Ленину, Б. Калмыкову, Т. Мальбахову, В. Кокову. Таким образом, в нашей республике оказались представлены персональные символы разных политических систем соответственно: Советской власти, эпохи Сталина, развитого социализма, постсоветский период (1993-2005, В. Коков). Каждый житель, очевидно, вкладывает свою собственную интерпретацию в отдельный период правления, как положительную, так и отрицательную. В 2004 году в Нальчике был поставлен семиметровый бронзовый памятник жертвам 100-летней Кавказской войны. Он символизирует древо жизни. В 2014 году в Майском районе открыт памятник, посвященный его защитникам во время ВОВ. Два года назад в центре Нальчика открыт памятник жертвам полит. репрессий. Наряду с этим у нас в городе Нальчике много литературных памятников – Пушкину, Лермонтову, Али Шогенцукову, К. Кулиеву, А. Кешокову, два больших бюста Б. Пачеву и К. Мечиеву. Недавно был открыт памятник Лесе Украинке, которая жила в нашем городе, Владимиру Высоцкому. Обобщая, могу сказать, что в нашей республике за обозначенный период (1990-2010) преобладает правильный подход в отношении установки памятников.

ТИМУР: Проследив динамику, географию и содержательный аспект «мемориального бума» на Северном Кавказе за последние четверть века приходится признавать, что в регионе наблюдаются жестко конкурентные, а зачастую конфликтные версии «памяти».

Для адекватной рефлексии над данными сюжетами думается уместным предварительно обозначить несколько методологических моментов, которые потенциально могут облегчить прояснение ситуации. Становление дискурса культуры памяти, как и в случае эволюции любого исследовательского направления, сопровождалось выработкой соответствующего теоретического инструментария. Не вдаваясь в излишние подробности полезно обозначить буквально несколько узловых категорий. Прежде всего речь идет о том уровне исторического знания, который Морис Хальбвакс много десятилетий назад обозначил понятием коллективная память.

В одной из работ отмечается, что «каждая группа людей создает свою память о собственном прошлом- память, которая подчеркивает особенности этой группы, отличает ее от всех других. Воссозданные в общественном сознании образы прошлого дают данной группе возможность представить свою историю- происхождение и развитие,- что, в свою очередь, позволяет этому сообществу узнавать себя в череде столетий». Это и есть коллективная память. К сказанному стоит добавить такие сущностные характеристики данного феномена как его склонность к «созданию простых и ярких образов» и стремление к изображению дней минувших в черно-белых тонах. Таким образом речь идет о довольно иррациональной вещи.

В виду данных обстоятельств коллективная память легко подгоняется под задачи идеологического характера. Внутри коллективной памяти наблюдаются диалектически взаимосвязанные процессы обозначаемые понятиями коммеморативная плотность и коллективная амнезия. Первое понятие отражает ситуацию когда одним историческим периодам приписывается особая значимость для судеб социума в ущерб другим невостребованным сюжетам. Коллективной амнезией характеризуются как раз подобные ситуации целенаправленного игнорирования тех аспектов исторической действительности в которых манипуляторы коллективной памятью усматривают опасности для своих идеологических позиций. В результате очень часто значимое место в коллективной памяти занимает потенциально опасный политический миф.

Вся эта ситуация не может устраивать все общество и закономерно порождает неприятие и попытки осмысления прошлого с оппозиционных по отношению к доминирующей коллективной памяти установок. Альтернативная модель прошлого в дискурсе обозначается как контрпамять.

Взгляд на северокавказскую ситуацию в контексте затянувшихся пролегомен позволяет приблизиться к подтексту, стимулирующему коммеморативную активность в регионе.

Ни для кого не является секретом что приоритет в данном направлении принадлежит региону исторической Черкесии (в которую, в частности, наряду с «адыгскими» республиками входят Краснодарский и Ставропольский края). Именно краевым субъектам региона принадлежит неоспоримое первенство в возведении разного рода памятников и проведении коммеморативных мероприятий которые направлены на героизацию российских «свершений» в годы Кавказской войны.

Сразу напомним, что ее завершение в стране адыгов обернулось полномасштабным геноцидом (Лъапсэрых) черкесского народа (в отличие от других регионов Кавказа). Государство которое за последние полтора столетия проходило путь сначала от авторитаризма к тоталитаризму и в наше время (вслед за коротким периодом либеральной оттепели) обратно к авторитаризму, просто не имело возможности освоить набор демократических и гуманистических опций по «преодолению прошлого». А оно- «преодоление прошлого» (т. е. наследия преступлений против человечности совершенных государственными структурами и освобождение от их деморализующего воздействия посредством, прежде всего, покаяния) давно стало «обязательной европейской работой».

Государство оперирующее совсем иными категориями и функционирующее в качественно иной ценностной парадигме, разумеется, оказалось неспособной на соответствующий этический шаг. Неспособность к самоочищению сподвигло систему действовать в направлении самооправдания. В итоге наблюдается парадоксальная ситуация; если при тоталитарном режиме, в советский период, посредством возведения монументов и присвоений названий населенным пунктам государство отмечало боевых офицеров, солдат, воинские части (Лазарев, Архип Осипов, Тенгинка и т. д.), то сегодня власти чествуют Александра II - главного виновника черкесского геноцида. Такой итог эволюции исторической политики государства, вне всякого сомнения способствует усилению линий раскола в символической сетке сознания людей.